Сергей Фомичёв - Сон Ястреба. Мещёрский цикл
Гребцы мигом похватали брошенное охраной оружие. Его на всех не хватало, и освобождённые рабы подбирали дубины, камни, всё, что попадалось под руку. Лишь малая часть людей предпочла сразу скрыться, большинство воспылало местью и хлынуло на улицы городка. Вместе с освобождёнными рабами, в квартале теперь бесчинствовало несколько сотен повстанцев.
Тем временем слух о наглом разбое генуэзцев быстро разошёлся по Константинополю. Подстрекаемая сумконошами беднота, разорённые торговцы, рыбаки поднимались повсюду и стягивались к латинским кварталам. Нападение на мещёрцев многие использовали, как удобный повод рассчитаться за собственные обиды.
Латиняне понемногу опомнились. Стали сбиваться в крупные отряды, перекрывать улицы. Тревога перекинулась и на другой берег залива. Лодки, а потом и корабли начали подвозить из Галаты подкрепление. Там плохо понимали, что за сила противостоит соплеменникам, однако действовали без промедления.
Генуэзцы попали в ловушку собственных притязаний и гордости. Они приложили столько усилий, чтобы получить полную независимость от столичных властей, что переусердствовали в этом. Их квартал, единственный из всех иноземных поселений, располагался за внешними стенами, что дало теперь людям эпарха повод не вмешиваться в беспорядки. Стражники, словно сидя на кафисме ипподрома, наблюдали за кровавым зрелищем со стен. Некоторые подначивали криками и тех и других, но большинство сразу взяло сторону смутьянов.
Воинам было на что посмотреть. Какие-то шайки носились по улицам городка, нападая на всех подряд без разбора. Освобождённые рабы находили дома бывших хозяев и мстили в первую очередь им. Всё новые и новые отряды подходили на помощь обеим сторонам. Война в квартале разгоралась.
Скоро она перекинулась и внутрь города. Народ, подошедший из трактиров, решил не утруждать себя проникновением через стену и принялся громить ни в чём не повинные кварталы Пизы и Венеции. Правильнее было бы сказать – неповинные в грабеже мещёрцев. Прочих же грехов и за их обитателями водилось изрядно.
В отличие от обособленного генуэзского квартала, внутри города нашлось много случайных прохожих, зевак, людей пришедших сюда по делам. Заражаясь всеобщей потехой, значительная их часть вливалась в ряды сумконош.
Стражники и теперь не спешили на помощь обывателям. Ведь на стены повстанцы не лезли, так чего ради прерывать бесплатное зрелище. А оно набирало мощь, шло на нескольких аренах сразу и воины могли выбирать, поглядывая со стены то на одну, то на другую сторону.
***Среди лодок, приходящих из Галаты целыми стаями, одна, везущая чужестранцев, проскочила незамеченной, хотя смуглые лица её гребцов редко попадались в генуэзских отрядах.
Шестеро воинов сошли на берег. Вокруг бурлила толпа вооружённых людей, как здешних, так и подошедших на подмогу. Однако иноземцы, встав в сторонке, не присоединились к защитникам, и даже не обнажили клинков. Они разглядывали происходящее так, будто случайно попали на чужой праздник, не имея желания садиться за стол. Шестеро переглянулись. После чего один из них двинулся вперёд, распихивая взглядом людей, а пятеро его товарищей спокойно, даже с каким-то презрением, отправились следом. Подобно мрачным демонам, они молча рассекали возбуждённую толпу, и ни у кого из латинян не возникло желания заступить дорогу странному шествию.
Пройдя беспрепятственно половину квартала, равнодушно взирая на мелкие стычки, арабы неожиданно появились возле осаждаемого северянами дома магната. Рыжий узнал в них тех самых гостей, что появились в порту сразу после разбоя. Но сейчас ему было не до них. Мещёрцы как раз предприняли очередную попытку прорыва. Вурды, под прикрытием лучников в несколько мощных прыжков добрались до завала и обрушили сцепленные повозки на самих же защитников. Те отступили. Пока их соратники выцеливали с крыши наглых волосатых уродов, Ушан, Тарон и Рыжий, проскочив опасный участок, прыгнули под остатки завала. Следом побежали Драган и Златопузый. Но к этому времени латиняне уже опомнились, и в толстого грека попала стрела. Он взвизгнул, покатился по мостовой, а затем замер, лишь изредка всхлипывая от боли. Серб, будучи уже в безопасности, прикусил губу. Возвращаться на выручку было опасно. Грека нарочно не добивали, надеясь выманить из укрытия сердобольных товарищей.
Тут-то и вступили в дело арабы. Один из них грозно пропел какой-то клич, и все шестеро воинов разом вытащили клинки. Получилось красиво и звучно. Генуэзцы опешили. Их новый противник не прятался, даже не пригибался. Шестёрка смуглых демонов шагала в полный рост через площадь, презирая опасность, и угрожая вот-вот оказаться под самым домом.
Все наличные луки повернулись в их сторону. Выплюнув две дюжины стрел, они не причинили вреда арабам, зато позволили мещёрцам безбоязненно броситься вперёд.
И тут случилось страшное. Один из аравийцев, убрав клинок, вознёс руки, будто в молитве и выкрикнул что-то на своём языке. В недрах дома вдруг полыхнуло. Так мощно, что из щелей выбило мелкие камушки, а огонь обдал жаром подступающих к дому мещёрцев. Больше всех досталось вурдам. Шерсть на них задымилась и они, подпрыгивая на месте, хлопали друг по другу руками.
Рыжий на мгновение остолбенел, потом полыхнул не хуже аравийского волшебства.
– Какого чёрта! Там наш товар!
Он бросился к горящему дому, но огонь взметнулся ещё сильнее. Люди, что стояли на крыше, ломая ноги, принялись прыгать на мостовую. Те же, что скрывались внутри, видимо, задохнулись или сгорели заживо. По крайней мере, никто из них не показался на улице.
Рыжий с перекошенным лицом налетел на виновника пожара. Он что-то кричал, взывал к правосудию, грозил, проклинал. Араб взглянул на него и улыбнулся.
– Дело кончено, – сказал он по-русски.
Рыжий умолк. Гневно вздымая ноздрями, он не отводил от араба взгляд.
– Этот груз стоит куда больше, чем ты, Роман, воображаешь, – сказал «идущий по следу». – А кое-кто уже заплатил за него головой. Так что ты можешь считать себя в прибыли, так как вернёшься к семье целым и невредимым.
Ушан потянул товарища за край куртки.
– Пошли, – прошептал волхв. – С силой, что стоит за ним, тебе не сладить вовек.
Арабы, зловеще блеснув белками глаз, ушли.
– Да кто они такие? – возмутился Рыжий.
– Не знаю, – сказал Ушан. – Но и мне их не одолеть.
Помолчав, он буркнул:
– Проклятье, куда же делся кинжал?
Тарону в стычке распороли бок. Ушан заявил, что справится с этим легко. Рана грека оказалась совсем пустячной. Стрела задела ногу и причинила куда больше страха и боли, чем вреда. Когда Златопузому сообщили об этом, грек даже обиделся. Он-то уже представлял себя героем.
Остальные почти не пострадали, лишь малость поджарились во время приступа и, кашляя от едкого дыма, вытирали с глаз слёзы.
– Где Скоморох? – спросил Власорук.
Его приятель огляделся и пожал плечами.
– Только что здесь был. Пропал.
– Надо сматываться, – заявил Драган.
Рыжий рассеянно кивнул. Потеря груза его потрясла. Да и всех прочих мещёрцев тоже. Складно думать северяне сейчас не могли. Так что забота об отходе легла целиком на мытарей.
– Обратно через ворота мы вряд ли пробьёмся, – продолжил размышлять серб. – Заливом тоже не пройти. И лодку прежде захватить нужно. А это лишние хлопоты.
– Пойдём берегом, вдоль стены, – морщась от боли, предложил Златопузый. – Через Манганы. Я знаю, как там можно пролезть незаметно для стражи.
Глава LII. Взятие Царьграда
Хотя всё, из-за чего начинались столкновения, уже сгинуло в пламени, беспорядки не утихали. Мало того, всё новые и новые люди вовлекались в безумную схватку. Сражение развернулось даже в заливе. Повстанцы предприняли вылазку, и несколько вражеских кораблей обернулись кострами, осветив Золотой Рог. Зато на суше латиняне начали понемногу теснить нападавших к городской стене.
Десятники, пересытившись зрелищем, а скорее опасаясь, что птохи могут припомнить кое-какие обиды и стражникам, отправили гонцов к начальству. Как бывает в подобных обстоятельствах, того на месте не оказалось. Порученцы разбежались по городу. Сотники, поднятые с постелей любовниц, ругались, требовали подтверждения донесений, и только убедившись, что дело действительно серьёзное, отправляли доклады выше.
Ближе к полуночи весть о восстании, наконец, достигла дворца. Императора долго не решились будить. Гражданские и военные чины переругались. Первые призывали вывести на улицы войска, вторые перекладывали ответственность на эпарха и его стражу. Когда же василевса подняли с ложа, тот вдруг решил сперва помолиться. Он направился в храм, оставив чиновников растерянности.
